«Башни-Близнецы»: Рецензия Киноафиши
«Всемирный торговый центр» (а именно так называется в оригинале данный фильм, и не вполне понятно, зачем в российском прокате было менять название на «Башни-близнецы») – произведение, не совсем характерное для Оливера Стоуна. От режиссера, снимавшего игровое и документальное кино о Сальвадоре, Вьетнаме, Кубе и самих Соединенных Штатах с явным антиамериканским уклоном, казалось бы, логично было ожидать хлесткий и беспощадный разоблачительный манифест о том, что же действительно произошло 11 сентября 2001 года, благо путаная и невнятная официальная версия, повествующая об автономных исламских террористах, не выдерживает решительно никакой критики. Ан нет, Стоун вообще дистанцируется от какого бы то ни было политического контекста: видимо, еще слишком свежа боль трагедии, чтобы заправлять ее соленой и горькой мудростью геополитики. История World Trade Center – это исключительно человеческая история, личная от первого до последнего кадра. И смысл 11 сентября, собственно, в последних кадрах и артикулируемый, состоит в том, что, как говорит голос рассказчика, этот день «заставил вспомнить почти забытые добродетели»; люди, на которых обрушились страдание и скорбь, делали то, что в моральном смысле должны были делать, и в этом плане 11 сентября для Стоуна – не провал в хаос, а, наоборот, возвращение из хаоса, по крайней мере в личном, сугубо человеческом пласте американской истории.
Соответственно и сделана картина не по материалам официальных расследований и частных разысканий (как, скажем, другой фильм Стоуна – JFK, посвященный Джону Кеннеди), а по воспоминаниям двух нью-йоркских полицейских – Джона МакЛоклина (Николас Кейдж) и Уильяма Химено (Майкл Пенья) (двоих из двадцати, раскопанных под завалами ВТЦ) – и их жен (Мария Белло и Мэгги Гилленхаал). Как человек талантливый Оливер Стоун воздерживается от напускного пафоса и громогласных тирад, к тому же сюжет не предрасполагает к чрезмерным героическим и/или ура-патриотическим восторгам: отправившись оказывать помощь людям, запертым в горящей ловушке Северной и Южной башен, очередной отряд полицейских не успевает эту помощь никому оказать, поскольку гибнет под бетонными обломками, а двое выживших оказываются намертво (скорбная игра слов!) зажаты кусками арматуры под шестиметровым завалом. Каждый мельчайший отрезок пути режиссер скрупулезно проходит вместе со своими героями: от тихого, обычного, ничего не подозревающего сентябрьского утра, данного галереей элегичных зарисовок, до тени самолета на стене Северной башни и последующего ада. Камера, спокойно движущаяся то вслед, то рядом с персонажами, имитирует их изумление, постепенно, но неуклонно переходящее в шок: проплывающие мимо неподвижные манекены в изящном черном белье за разбитыми стеклами, женщины со стекающей по лицу кровью и мечущимися глазами, растерянные полицейские, запорошенные бетонной пылью, – все это безжалостно и методично входит в сознание героев, а с ними и зрителей. Входит до тех пор, пока мегатонный коллапс не накроет всю сцену, оставив в живых немногих придавленных обломками. Дальнейшая история – это многочасовой акт выживания двух нью-йоркских служителей закона: от первых криков ужаса через разговор о боли, о семье и детях, чтобы не уснуть, потому что потом слишком трудно будет проснуться, до религиозных видений (если сержанту МакЛоклину является образ его жены, то Уильяму Химено – Иисус Христос, причем в построении эпизода явления Христа Стоун в высшей степени тактичен и точен). После столь радикальных видений придет долгожданная помощь, но персонаж, который обнаружит МакЛоклина и Химено и вызовет спасателей, поистине удивителен в контексте фильмов Оливера Стоуна: это истово верующий в Бога штаб-сержант морской пехоты (военная дисциплина и религиозное самоотречение сплавлены в нем воедино до такой степени, что даже непонятно, по какой именно причине он называет себя не по имени-фамилии, а просто штаб-сержантом), специально прибывающий в Нью-Йорк, дабы помочь раскапывать людей из-под завалов. Эта фигура – олицетворение одновременно абсолютной сдержанности и некой, прошу прощения за испорченное в советские времена слово, беззаветности – весьма симптоматична: возможно, нехарактерный вообще для кинематографа и, кстати, тем не менее совершенно реальный (история ведь основана на воспоминаниях участников) стоуновский морпех как раз принадлежит к той генерации, что прошла в юности вьетнамское чистилище «Взвода», однако не утратила «почти забытых добродетелей», которые обошли стороной мрак вьетнамских джунглей, но воскресли в Нью-Йорке в сентябре 2001-го.
Vlad Dracula
